КОМБЕДЫ

В 1918 году Советская страна испытывала недостаток продовольствия, в связи с гражданской войной и общей разрухой.

Население Петрограда получало по карточкам 200 граммов хлеба в день.

Не хватало мяса, рыбы, масла, круп, овощей.

Предприимчивые люди выезжали в деревни и меняли для себя разные вещи на продукты. Ведь промтоваров тоже не было.

Находились и такие, которые были не прочь поживиться за счет бедственного положения страны и спекулировали вовсю.

На петроградских рынках продукты продавались по бешеным ценам. Денежные знаки выпускались казначейством достоинством до одного миллиона рублей. Последние получили название “лимонов”, а их обладатели “миллионерами”, хотя купить на эти деньги было почти нечего.

К “миллионерам” принадлежал и я, поскольку моя зарплата на должности счетовода Петроградской контрольной палаты составляла 3 миллиона рублей, ее хватало лишь на 2-3 килограмма хлеба.

В общем, голодовка была страшной. В меню общественных столовых, как правило, значилось только одно блюдо: щи кислые без мяса, или суп из воблы. Хлеба к обеду не полагалось. Жил я тогда у тетки на Лиговской улице в доме бывшего графа Фредерикса. Когда мне удавалось достать 2-3 воблы, для меня наступал праздник.

Я спускался вниз, где помещался трактир, и, с разрешения повара, клал эти воблы на горячую плиту, где она распаривалась и становилась жирной и мягкой. Правда, после воблы хотелось мучительно пить. А от большого количества воды опухало лицо.

А с каким нетерпением я ожидал на работе обеденного перерыва, во время которого я съедал (в кредит) небольшое блюдо вареной картошки (конечно, без масла).

Наконец, я не выдержал голода и, вслед за родителями уехал в город Лебедянь, бывшей Тамбовской губернии.

В этом городе, на берегу Дона, окруженном вишневыми и яблоневыми садами, бывал когда-то Иван Сергеевич Тургенев. Любитель охоты, он подробно описал ее в рассказе “Лебедянь”.

Здесь, после петроградской голодовки, я почувствовал, что начинаю, наконец, оживать.

В городской столовой, в первый же день моего приезда, я заказал (без карточек): щи свежие мясные, баранину жареную, котлеты мясные, пшенную кашу и кисель. Хлеб же здесь подавался без всякого ограничения. Но такой обильный обед чуть ли не стоил мне жизни.

Родители мои жили в так называемой Стрелецкой слободе, в 3 километрах от города.

Наевшись до пресыщения, я едва-едва добрался до дома.

- Что с тобой? с тревогой спросила мать. От боли в животе, раздувшимся на подобие шара, я не мог произнести ни слова.

Все данные говорили за то, что у меня - заворот кишок.

Только на третий день я почувствовал себя лучше, о чем свидетельствовал вернувшийся ко мне аппетит. Однако, следовало мне подумать о какой-либо работе. Хотя устроиться мне, не имевшему никакой специальности, было очень трудно.

Случайно, переходя через базарную площадь, я заметил небольшую вывеску, на которой масляною краской было написано: “Уездный комитет деревенской бедноты”.

Эту организацию сокращенно называли “Комбед”.

На мое счастье, здесь требовался секретарь. Как я узнал в последствии, Комбеды были организованы по предложению В.И. Ленина 11 июля 1918 года и стали опорными пунктами диктатуры пролетариата. Комбеды распределяли на местах хлеб, предметы первой необходимости и сельскохозяйственные орудия. Кроме того, Комбеды содействовали местным продовольственным органам в изъятии хлебных излишков у кулаков. Вот в какое важное учреждение я попал. Работы в Комбеде оказалось по горло. С раннего утра и до самого вечера толпились крестьяне с жалобами на кулаков.

Для ознакомления с учетом продовольствия на местах я был командирован в район.

Мне, испытавшему на себе мучительное состояние голода в Петрограде, было особенно больно и страшно за детей.

В городской газете в Лебедяни вышло мое первое стихотворение “На помощь”.

Вставайте, крестьяне,

Идите на помощь

От голода стонет

Москва, Петроград,

Десятками мрут там

Несчастные дети,

Там гибнет рабочий

И красный солдат! 

Да, это было на самом деле так! Но разве кулаков проймешь такими призывами! Продотрядам приходилось действовать силой. Обманом и ложью богатеи пытались, где только можно, скрыть свои запасы хлеба и продовольствия.

Например, в бывшем Сезеновском монастыре кулачье спрятало 50 мешков ржи  и пшеницы, конечно, не без ведома настоятеля монастыря.

Работать на заготовках сельскохозяйственных продуктов в деревнях было опасно. Каждый день заготовителям грозила пуля из кулацкого обреза. Сколько жертв пало в революционной борьбе за хлеб!

По решению 6 Всесоюзного Съезда Советов, Комитеты деревенской бедноты, выполнив свои задачи, слились с Советами в деревне.

СМЫЧКА.

В 1928-30 г.г. большой популярностью пользовались папиросы “Смычка”. На обороте пачки были изображены рабочий и крестьянин, пожимающие друг другу руки. Такое же название носили и конфеты в коробках и печенье.

В то время велась широкая политическая агитация в пользу крепкого Союза рабочего класса с крестьянством.

Рабочий поэт Тихомиров на страницах бывшей “Красной газеты”, издававшейся в Петрограде, писал:

Мы товарищи и братья -

Я - рабочий,

Ты - мужик!

Наши грозные объятья

Смерть и гибель для владык! 

Это небольшое стихотворение, ставшее широко известным в те годы, кратко, но убедительно пропагандировало смычку двух трудящихся классов!

Практически - эта смычка выражалась в выезде агитбригад и партийного актива в деревню, в оказании всемерной помощи в организации лекций, докладов, библиотек и других мероприятий в области массовой политико-просветительной работы. 

ДИСТРОФИЯ.

Тому, кто пережил период блокады Ленинграда, хорошо знакомо слово - дистрофия.

Впервые я услышал его в октябре 1941 года в поликлинике Василеостровского района, находящейся в доме №50 по 3-й линии, рядом с моим домом.

Однажды, на приеме у дежурного врача, я разделся по пояс, и хотел было подробно рассказать про свое недомогание, как услышал: “Ясно, - дистрофия”!

Этим тяжелым заболеванием, на почве голода, страдало большинство ленинградцев.

Я в то время работал в системе Петроградского городского Райжилуправления старшим бухгалтером и получал по карточке 2 категории 200 граммов хлеба в день.

Но и за этим ничтожным пайком приходилось стоять на 25-градусном морозе в длинной очереди.

Каждому хотелось, чуть ли не засветло, получить хлеб.

Не лучше обстояло дело и с продуктами. Какие только суррогаты не употреблялись в пищу! Различный жмых, дуранда и т.д., а для жарки - касторка, стеарин, глицерин и т.п. Все, мало-мальское съедобное, шло в дело!

В аптеках раскупали морскую капусту, сухие дрожжи и т.п.

После визита к врачу, я, несмотря на сильный холод в комнате, снял рубашку и, признаюсь, немного испугался: сквозь складки кожи ясно просвечивались кости шейных позвонков и ребер. На мне вполне можно было бы изучать строение позвоночного столба.

Дистрофиков легко было узнать и по походке, и по опухшему лицу, с зеленоватым оттенком.

В начале 1942 года, на почве сильнейшего истощения, у меня тоже опухло лицо и ноги, которые я с трудом передвигал.

Мне стало трудно снимать валенки, и я спал в них.

Лишь месяца через четыре, уже в эвакуации, я наконец, снял валенки. 

У.Д.П.

Перед окончанием Отечественной войны, я, с семьею, по вербовке Стройтреста №16, вернулся из Алтайского края на родину - в Ленинград.

После девятьсот дней блокады, город трудно было узнать. Война еще не кончилась, но пора стройки чувствовалась повсюду.

Возрождались разбитые бомбежкой дома и заводы, строились новые во всех концах города.

Люди выглядели деловито, радостно. Жизнь била ключом.

Победным теченьем

Сурового дня,

Воспрянувший город

Встречает меня.

У Летнего сада

И бронзовый клен

Подстегнутый ветром

Мне сделал поклон!

Писал я в стенгазете 16-го Стройтреста.

Но с продовольствием было еще туговато, хотя, в сравнение с блокадой, существовать было можно. Все делалось для улучшения материального положения трудящегося рабочего класса.

Им полагались карточки на хлеб и продовольствие по завышенным нормам. Туберкулезным больным выдавался, сверх обычных карточек, особый паек, а членам союза писателей, работникам искусств - литерный паек.

В день приезда, я впервые услышал слово УДП. Спросить в тресте, что это значит, было неудобно.

Поэтому я решил узнать дома. Жена улыбнулась, и сказала: “УДП, это значит сокращенно: усиленное дополнительное питание”.

В свое время над словом УДП подшучивали, расшифровывая его так: “умрешь днем позже”.

Становилось тяжело от такого юмора, навеянного недавно пережитой блокадой.

Но все это осталось далеко позади...

ШРОТЫ.

Однажды я получил зарплату и решил “побаловаться” с семьею в столовой на улице Желябова, пользовавшейся заслуженной славой у ленинградцев.

Продовольственные карточки в 1944 году все еще не были отменены, и поэтому получить что-нибудь “вкусненькое” было нашей давнишней мечтой.

Мы ожидали встретить здесь разные блюда, но то, что представилось нашим глазам, казалось невероятным.

При входе в обеденный зал, за стойкой буфета красовались всевозможные закуски под разными соусами и т.п.

Сев за столик, после долгого ожидания, я попросил официантку принести меню. Оно было настолько разнообразным, что глаза разбегались, не зная что выбрать.

Первые блюда состояли из рассольника, из овощного супа и т.д., а вторых блюд было еще больше: тут и запеканки и голубцы и котлеты и пудинги. Это было действительно здорово!

У кассы я обвешался талонами чуть ли не на весь обеденный ассортимент, и мы, глотая слюнки, стали ждать официантку. Наконец-то! На тарелках аппетитно дымился суп. Но, с первой же “дегустацией” нас ждало разочарование. - Суп оказался не вкусным. Не лучше и второе. В чем дело? От соседа по столу мы узнали, что в этой столовой почти все изготовлено из сои и шрот.

В сороковых годах эти продукты имели самое широкое распространение в пищевой промышленности.

Соя, например, представляет собою однолетнее растение семейства бобовых. Из нее приготовлялись: соевая мука, соевое молоко, соевый кефир, соевая сметана и т.д.

Учитывая большое разнообразие получаемых продуктов, многие говорили тогда: “из сои можно сделать все, кроме автомобиля”.

Такое же широкое применение находили и шроты, которые представляли собой отходы в виде обезжиренной муки, получаемой из масленичных растений. В обычное время шроты шли на корм скоту.

До сих пор, вспоминая послевоенное время, я удивляюсь тогдашнему искусству поваров и кондитеров, приготовлявших такие соблазнительные, почти ничем не отличавшиеся по виду от настоящих, торты, пирожные, коврижки и т.д. из шрот. 

Ленинград,

1963 год.